Кто диктует надгробную моду?

Интервью Козела Константина Ивановича кореспонденту газеты “Обозреватель”.

Лет 200 назад на изготовление одного надгробного памятника у мастера уходила 2-3 года кропотливой работы, сейчас это производство носит массовый характер, оттого и не увидишь на кладбище изысканных барельефов, эксклюзивных мемориальных комплексов, пилястр и канделябров. О современных тенденциях надгробной моды мы беседуем с резчиком по камню, мастером по изготовлению памятников Козелом Константином.

– О такой профессии, как ваша, не мечтают в детском саду…
Я сам в нее пришел по воле случая. После окончания школы вел обычную жизнь 17-летнего парня – гонял с ребятами на мото­циклах, качался, подрабатывал шо­фером, пока один из старших товарищей, резчик по камню Володя Казимиров, не предложил устроиться к нему учеником на скульптурный комбинат. А у меня как раз несчастная любовь приключилась, хотелось каких-то перемен в жизни, вот я и согласился. Помню, с каким восхищением наблюдал за работой своего учителя, – тогда мне казалось, что никогда не смогу рубить камень так же, как он. Первый памятник мне доверили сделать только через 5 лет работы. А спустя еще 5 я работал над изготовлением памятника Петру Мироновичу Машерову. Народный художник Беларуси Анатолий Аникейчик был автором памятника, я же как скульптор-исполнитель воплощал его в камне. Работа была очень масштабной – заготовка верхней части памятника весила 16 тонн! Редко кто в то время работал с такими размерами… Но даже не это самое сложное в нашей работе. Хуже всего, когда банально не хватает времени.
Помню, в канун нового 2007 года зашел я к другу Саше Кострюкову. Тому было не до праздников – до открытия памятника Владимиру Мулявину оставались считанные дни, а работы еще хватало… Чтобы помочь приятелю, я работал по 20 часов в сутки, практически не спал, но мы успели к сроку – 12 января президент торжественно возложил цветы к монументу.

– Трудно, наверное, каждый день иметь дело с человеческими трагедиями, работать со снимками ушедших из жизни людей?
Полностью абстрагироваться от этого у меня не получается. Бывают такие истории… 14-летняя девочка неудачно спустилась с горы на горнолыжном курорте – и родители потеряли единственную дочь… Отец вместе с маленьким сыном разбился на машине – и на двойном барельефе попросили вывести надписи: «Пашка» и «Сашка». Женщина решилась родить методом искусственного оплодотворения – и в 40 лет умерла при родах… К такому невозможно привыкнуть! Когда-то меня очень успокоила фраза, сказанная одной пожилой парой. Их единственный сын погиб, я сделал ему памятник. Потом несколько раз встречал супругов на кладбище – всякий раз, завидя меня, они пытались поцеловать мне руки: «Вы продлили нам жизнь…». Память о близких людях – это все, что остается у нас после их ухода из жизни. И образы памяти всегда хочется сделать наглядными. Помимо пожеланий заказчиков, есть природные условия освещения, эстетика, фактура камня… Говоря профессиональным языком, памятник должен «работать» – оживать вместе с восходом солнца, умирать с его заходом…

До открытия памятника Владимиру Мулявину оставались считанные дни, а работы еще хватало… Чтобы помочь приятелю, я работал по 20 часов в сутки.

 

– Есть работы, за которые вам стыдно? Будучи человеком самокритичным, я всегда прислушиваюсь к себе: все ли сделал как надо, не сфальшивил ли? По-настоящему стыдно мне только за одну работу. Всякий раз, бывая в месте, где установлен этот памятник, я хватаюсь за голову… Как-то не выдержал и, разыскал заказчика, предложил переделать все за свой счет. Тот отказался: «Зачем? Пусть стоит! Маме нравится».

– А когда вы бываете довольны собой?
Когда чувствую, что мало взял (Смеется). Я люблю это ощущение. Лучше перестараться, чем в чем-то недоработать. В противном случае уподобишься тем ребятам, которые пилят памятники «у забора» и там же их продают. Такие «шедевры» делаются путем банальной насечки – переноса фотографического- изображения на белую или черную плоскость плиты. На мой взгляд, это безвкусица, но многим людям просто не с чем сравнивать. Они видят такие плиты над каждой второй могилой.

– Были среди ваших клиентов люди, которые заказывали себе памятник еще при жизни?
Сейчас стало модно «захораниваться» с ушедшим из жизни мужем, женой, ставить один памятник на двоих. В этом случае дата смерти одного из супругов под портретом остается открытой – до известного момента, конечно…
Помню, лет 20 назад обратилась ко мне пожилая пара. Сделайте, говорят, нам памятники, а то своих детей нет, помрем скоро, так племянники начнут делить имущество: кому дом, кому машина… До памятников, глядишь, дело вовсе не дойдет… Сделал я им памятники, уехал, а лет через 15 снова оказался в том селе, встретил одного из заказчиков на машине. Кричу ему: «Как памятники?» «А ничего, – отвечает, – стоят в гараже, протираем тряпочкой…»

– Сколько люди в среднем готовы платить за памятник?
Большинство клиентов просит сделать «подешевле да получше» с тем расчетом, чтобы стоимость памятника не превышала 300-500 долларов. Сделать что-то оригинальное за эти деньги достаточно сложно, но я как-то выкручиваюсь: меняю компоновку, размер, где-то совмещаю полировку с естественной поверхностью камня – так даже эффектнее…

– Сколько лет простоит памятник?
Думаю, лет 200-300… Может простоять и больше, если предварительно обработать поверхность камня лаком, чтобы в него не просачивалась вода. Раньше для этой цели использовали пчелиный воск.

– Какие памятники сейчас модно устанавливать?
Сейчас в моде так называемые итальянские варианты – мадонны, ангелы, птички, вазочки, распятия, прибитые одним гвоздиком… Памятник полируется со всех сторон, сверкает, как игрушка. Симпатично, ничего не скажешь, но ведь темы изначально католические, и мало кто задумывается об этом… Православная церковь в этом вопросе категорична: крест – единственное, что может украшать могилу. При советской власти крестов не ставили, но прошло 70 лет, и оказалось, что коммунистов нет, а Бог есть. В 1990-е годы, когда реставрировали здание бывшего ЦК партии, я купил гранит, снятый с демонтированных ступеней, и вместе с братом Александром и сыном Денисом стал делать из него кресты. Первый крест поставили в церкви святой Магдалины в Минске; второй – в Смолевичах, в месте, где сейчас стоит храм, а в 30-е годы прошлого века расстреливали священнослужителей и мирян; третий крест пожертвовали церкви в деревне Задомля Смолевического района, четвертый воздвигли в храме Софии Слуцкой, что на площади Казинца в Минске.
Люди иной раз видят батюшку на задрипанной иномарке и думают: как он здорово на церковных денежках разжился… А ведь денег у священников нет! Со служителями я знаком лично, и, уверяю вас, все пожертвования до копейки уходят в строительство храмов, денег едва хватает на покупку самого необходимого для богослужения… Редкая церковь может позволить себе поставить крест стоимостью 19,5 тыс. долларов. Поэтому мы их и жертвуем – чтобы люди о главном помнили, а не подсчитывали чужие доходы…
В свое время я отказался от жизни в США, хотя, возможно, мог бы жить там более спокойно и обеспеченно. И это был 1991 год, когда у нас в стране творилось черт знает что, а там была возможность получить вид на жительство, работать в строительной компании… Однако я решил, что должен строить Америку у себя в Беларуси, а не уезжать в поисках лучшей доли за рубеж. Не зря ведь есть пословица: «Где родился, там и пригодился!» Ждать духовного возрождения, подъема экономики в стране, от которой ты готов только брать, бессмысленно. Если бы каждый вносил свою, пусть небольшую лепту и задумывался не только о своих интересах, но и всего общества, мы могли бы жить намного лучше и достойнее.

– Константин Иванович, а над чем, если не секрет, вы сейчас работаете?
Делаю памятники белорусским летчикам, разбившимся в Сомали, и… готовлю к воздвиженью новый крест. С местом я уже определился – в поселке Сокол есть изумительная церковь…